Грозовой Сумрак - Страница 10

Когда «проверяющие» недосчитывались золотого украшения, то недовольно морщились и побыстрее покидали поле – значит, колосья мяла летница, что таким образом привлекала к себе внимание, и убиралась восвояси, стоило ей только получить новую побрякушку. Вреда особого не причинит, но и не одарит. И только если с беленой льняной скатерти пропадал медный браслет, крестьяне вздыхали с облегчением -осенние ши-дани, что считались наиболее мирными, обычно щедро отдаривались за причиненное людям неудобство богатым урожаем. Коли помяла осенница сноп пшеницы, резвясь ночью на поле, то по соседству вырастут сдвоенные колосья без пустородов, что с лихвой окупит потерю. Потому-то крестьяне и вешали на пугала посреди поля медные украшения да обереги, привлекая осенниц, делали медные колокольчики для овец и коз, а на ветках яблонь и груш оставляли витые браслеты. И ведь верной оказалась народная примета – коли пропадет медь с пасеки али с поля, богатый урожай случится, в саду яблоньку, к ветке которой на красной шерстяной нитке была привязана медная узорчатая пластина, плоды по осени будут сгибать до самой земли.

Кармайкл невольно улыбнулся, вспоминая грациозную, как ивовая ветка, девушку, что очертя голову кинулась через стену огня, сорванный украдкой поцелуй, от которого у него закружилась голова, будто бы он хлебнул чистой, как вода горного родника, магии ши-дани. И вкус у этой магии был как у яблок в горьковатом меду…

Интересно, найдется ли в Весенних ручьях медное украшение на продажу?

Судя по тому, что на ветке тоненькой, молодой еще сливы, растущей под окнами выделенной ему комнатки, болталась узорчатая медная пластинка – можно было даже не сомневаться. Не к лицу обремененному Условиями идти в гости к ши-дани без подарка вчерашней осеннице.

Маг застегнул ворот свежей темно-зеленой рубашки с традиционным знаком ордена, вышитым белой нитью на уголке воротника, и уже протянул руку к широкому поясу, как увидел лежащий на полу у изголовья кровати ворох алой ткани, которую он не замечал раньше. Причем вряд ли это была вещь из его личных запасов, поскольку сумку собирал он сам, и ничего красного там и в помине не было, да и принадлежать кому-то из крестьян она тоже не могла. Тонкая шелковистая ткань алого плаща ложилась мягкими складками, обнимала плечи, словно ласковые материнские руки, согревала как жаркие объятия, а на нижнем уголке примостилась крошечная вышивка.

Темно-красный дубовый лист и изумрудный клевер…

Кармайкл, не раздумывая, закрепил плащ на плече серебряной застежкой с гранатами и быстрым шагом направился к двери.

Говорят, что Холм раскрывается для званых гостей, только когда последние лучи заходящего солнца исчезают за горизонтом. Нужно развести на вершине одного из Алгорских холмов костер из терновника, бросить в пляшущее пламя веточку вереска, омелы или, на худой конец, подойдет и осина, а потом ждать, откликнется ли кто из ши-дани на зов, придет ли к огню, чтобы сопроводить гостя внутрь Холма, или же ночь пройдет в одиночестве.

Что ж, остается только надеяться, что оставленный плащ – не простая забывчивость, а своего рода приглашение.

Прохладные весенние сумерки неохотно окутывали Алгорские холмы серебристой дымкой, и вот ведь странное дело – в долине, где располагалось поселение, тумана не было и в помине, несмотря на то что с Холмов стекали десятки ручьев, собиравшиеся в небольшое круглое озерцо к югу от деревни, а наверху – пожалуйста. В какое время года ввечеру не приди, все равно будет туман, иногда едва заметной дымкой, а порой и плотным белым одеялом окутывающий вершину каждого из четырех Холмов.

Кармайкл неторопливо поднимался по узкой извилистой тропке, невесть кем протоптанной в эдакой чащобе среди развесистых кустов боярышника и терна. Тропка едва виднелась в темноте, и если бы не белый мох, слабо светящийся в сумерках призрачным зеленоватым светом, который рос с краю дорожки, маг, скорее всего, сбился бы с пути. Кармайкл с удовольствием взял бы с собой на Холм факел, да торговец, что разыскал в своих закромах искусно выкованный, чуть позеленевший от времени медный узорчатый браслет с янтарными вкраплениями, отговорил брать с собой огонь. Дескать, привлечет живое пламя лесных духов, что по ночам кружат меж деревьев, и тогда хоть всю ночь жги костер из терновника на вершине Холма – не выйдет ши-дани из своего дома, что скрывается под землей, поостережется лесных призраков. Раз медный подарок для осенницы припасен, то помнить надо о том, что не имеет она весной силы в землях смертных, нечем ей защитить себя от разгульной нечисти. Ведь это человека спасет холодное железо, спрятанное на теле, али одежка, вывернутая наизнанку, на худой край, и крест освященный сгодится, а ши-дани все эти хитрости не помогут, не сберегут. Другие они, на людей не похожие, да и искорка, что горит в их сердцах наравне с душами человеческими, иначе устроена – загасить ее сложнее, а вот подчинить легче. Потому редко поднимаются ши-дани из своих Холмов наверх, к людям, в чужой Сезон, разве что с охраной или оберегом тайным…

Вершина Холма, продуваемая теплым, влажным, несущим на своих крыльях обещание скорого дождя ветром, была пуста. Деревья здесь почти не росли – только несколько робких трепещущих осин рядом с небольшой каменной плитой, похожей на поваленное надгробие. Судя по всему, эта почерневшая от копоти, растрескавшаяся от времени плита и была тем алтарем, куда приносили крестьяне медные поделки и украшения, оставляли каравай хлеба, выпеченный из первого обмолоченного снопа пшеницы, и корзину с овощами и фруктами в благодарность за урожайную осень и сытую зиму. Здесь повсюду рос папоротник, усыпанный мелкими розоватыми цветочками, но вряд ли кому-то в голову пришло бы взять что-то с вершины одного из Алгорских холмов без спросу. И клад не отыщешь с таким папоротником, и беду на дом навлечешь.